Да! Чуден Днепр при тихой погоде!..
— Пора снимать и мне картину! — сказал Довженко, прощаясь со мною уже у своего дома. — Буду писать сценарий! Пора!
...«Украина в огне» — так назывался этот сценарий. Я слышал его в чтении Довженко на Можайке, куда он только-только перебрался, в еще необжитой квартире, последнем прибежище его жизни. Я помню, как раскачивалась во время чтения его тень по глухой бумажной синеве военной шторы — Москва жила еще затемненной.
Потом Довженко читал этот сценарий в Союзе писателей. Там собралась по тем временам большая аудитория. Я помню ту атмосферу глубокой взволнованности, которая царила в этой нелегкой для каждого художника аудитории.
«Украина в огне»! Картина за картиной разворачивался перед всеми нами трагический и гордый эпос народной жизни и народного подвига.
В самом зачине сценария услышался мне тот же звук, услышалась та же музыка, какую услышал я когда-то в «Иване». Мирный, светлый день украинского села и словно воспоминанием-цитатой, так же как в «Иване», старинная украинская песня «Ой, иду я до роду гуляти».
И как в «Иване», плавное развитие этого мирного, лирического вступления взрывалось иными, могучими, но на этот раз трагическими ритмами. Не песни труда, человека, преобразующего землю, а грохочущие обвалы войны вторгались в ткань сценария с грозной настойчивостью.
Горестные дни отступлений наших армий, и даже в эти самые тяжкие дни войны неиссякаемая народная вера в конечное торжество нашей правды. Грохот и лязг железа топчущих нашу землю фашистских когорт, и исполинский воинский подвиг народа, уже в первых, неравных еще боях обретшего право на память бессмертия...
Обо всем этом было рассказано Довженко свойственным ему языком высокой эпической поэзии.
...Несгибаемая народная сила, народ, вставший грудью на защиту всего, что им было создано и должно быть еще созидаемо, светлый подвиг людей — строителей новой жизни, взявших в свои руки оружие для того, чтобы сразиться с самыми темными силами времени, — вот что являлось главной темой этой героической симфонии!
Да! Снова симфонии! Ибо и в композиции сценария, и в его развитии, и в чередовании смысловых пластов снова увиделась мне все та же, может быть, самая емкая форма, взращенная когда-либо искусством.
И как в каждой симфонии, вслед за главной, героической темой, к какой Довженко возвращался, по всем законам симфонического развития неоднократно возникали в сценарии иные темы и подтемы.
Мелкая, а то и не такая уж мелкая душевная подлость, жалкая трусость шкурников, скрывающих свое ничтожество за потоком пусто бренчащих слов, подтемами соседствовали рядом с высоким звуком героического.
Но второй по значимости темой сценария, темой, впервые прозвучавшей с такой откровенностью в те дни, когда до полной победы было еще не так близко, была тема народных страданий. Осмысленная с философской глубиной, тема эта, казалось мне, сочилась кровью израненного сердца самого Довженко, и недаром эта тема имела в многослойном развитии сценария и свою подтему, для Довженко глубоко личную, поскольку была она связана с судьбою его матери и отца. Подтема эта касалась вопроса по тем временам больного. Речь шла об отношении к советским людям, которые по тем или иным причинам, но чаще всего не по своей воле оставались на земле, оккупированной фашистами.
Рассказывая драматическую историю «хождения по мукам» молодой колхозницы Христи Хуторной, Довженко решительно восставал против той атмосферы недоверия и недоброжелательности, которая подчас совершенно несправедливо возникала вокруг людей, подобных Христе.
Велик и справедлив был гнев Довженко не только к тем, кто оказался прямым изменником Родины, но и к тем, кто в грозные часы испытаний оказался слаб и мелок духом!
Но он прекрасно понимал, как сложно, как непросто складывалась жизнь многих миллионов советских людей, переживших все тяготы фашистской неволи, он понимал, какие неожиданные повороты в судьбах человеческих возникали подчас в мрачные годы фашистской оккупации. игровые слоты играть онлайн бесплатно